Г. Розенберг, В. Ю. Черняев

132
Борис Колоницкий
использовал выражение рождение нового человека — термин из лексикона многих представителей Серебряного века (свидетельство Н. Бердяева).
Это не значит, что Керенский в своих речах и поступках действительно всегда был искренен и свободен от политиканства. Так, уже в марте-апреле он в различных аудиториях оценивал деятельность Совета просто с противоположных позиций. Владел они искусством политической интриги. Однако образ, облик, репутация морального политика были очень важны для него. Сточки зрения подобной политической культуры речи-исповеди были совершенно естественны. Страстная искренность выступлений Керенского соответствовала настроениям момента массовое политическое сознание первых революционных месяцев также было синкретическим морально-религиозно-политическим сознанием.
Можно предположить, что другой образец, на который ориентировался Керен­
ский, — властитель дум, творец-политик, художник-политик (его именовали также поэтом революции. В рамках такой культурной ориентации вполне уместно было и разбрасывание цветов (жест, копирующий поведение театрального премьера, и неожиданное дирижирование оркестром Волынского полка, и поклоны, и поцелуи. Аудитория восторженно встречала эти действия министра. Помимо общей театрализованности тогдашней политической жизни подобное поведение объяснялось и национальной традицией для нескольких поколений российской интеллигенции искусство и, особенно, художественная литература стали суррогатом политики и идеологии. Эстетизация политики была следствием политизации эстетики. Неудивительно, что некоторые сторонники Керенского именовали себя его поклонниками и «почитателями».
В речах Керенского поражает ощущение избранности. Церетели выделял его уверенность в том, что он является провиденциальной фигурой, предназначенной для спасения России. Милюков писал, что Керенский отождествлял Русскую революцию с собственной персоной. В этой злой оценке есть известная доля правды — Керенский рассматривал себя как уникального и незаменимого политического лидера, как олицетворение российской демократии. Он неоднократно утверждал, что единственной альтернативой ему являются анархия, хаос и диктатура, он требовал непросто доверия, но веры. В текстах речей Керенского неизменно присутствуют два субъекта политического процесса он сам, революционный вождь, и революционный народ. Так оценивали его и близкие люди Вся Россия сразу признала в нем своего вождя. <...> Его знали и любили, ему верили, — вспоминала его жена О. Л. Керенская.
Но и многие реальные политики подчеркивали его уникальную роль На Ке­
ренском революция клином сошлась, — писал ИВ. Гессен, называвший его также осью революции. «Керенский единственная сильная личность, выдвинутая революцией, — заявлял в 1917 году АИ. Путилов.
Пропагандистская кампания в пользу народного министра, по-видимому, усиливала у Керенского ощущение избранности. Пресса именовала его рыцарь революции, львиное сердце, первая любовь революции, народный трибун, гений русской свободы, солнце свободы России, народный вождь, вождь свободы, спаситель отечества, «герой-министр», пророки герой революции, Прометей русской революции, добрый гений свободной России, вождь русской революции, краса и гордость революции (последний пропагандистский штамп Троцкий использовал затем для обращения к кронштадтским матросам. Да здравствует народный вождь Керенский!» — в июне подобное приветствие

Каталог: content -> editor
content -> Студенческой молодежи россии
content -> Презентация антиномии «добро/зло»
content -> Шпаргалка по педагогической психологии
content -> Аннотации рабочих программ дисциплин Аннотации учебных дисциплин учебного плана Блока 1
content -> Социальные проблемы современной
editor -> Введение в регрессионный анализ